Ровесники отца – президенты, мои ровесники – депутаты, хирурги, контрразведчики, инженеры – всех лично знаю. И юристы, и стоматологи – тоже мы. И музыканты, писатели, журналисты.

А мы все учились по одним букварям. Там «Мама мыла раму», «Мы не рабы, рабы не мы». А ещё там очень крупно, чтобы запомнилось наверняка: «Миру – мир».

Нас учили рисовать антивоенные плакаты. «На детском рисунке – домик с трубой, Фидель Михаилу машет рукой». А ещё перечёркнутая бомба и ядерный гриб. Мы складывали из тетрадных листов журавликов в память о японской девочке, погибшей от лучевой болезни.

Конечно, отставные офицеры, выдыхавшие «Тройным», учили нас на уроках Начальной военной подготовки падать ногами к эпицентру взрыва, надевать противогаз и собирать автомат Калашникова, но все с тоской понимали, что на войне нам не бывать. Мы же мирная страна.

Я прививку от милитаризма получил от капитана второго ранга Александра Владимировича Терещенко. Дело было на праздновании славного дня Военно-Морского флота в городе Житомире. Мне исполнилось двенадцать лет, мы шли по Бульвару в тени шелестящих на ветру каштанов и лип. На Александре Владимировиче чудесно сидел китель с орденами и медалями, на поясе сиял кортик. Публика расступалась, какой-то морячок, перебравший водки, получил выговор, извинился и ушёл спать.

Александр Владимирович закурил болгарскую сигарету, помолчал, а потом обратился ко мне:
- Костик, вот представь, что ты на войне. Представил?
- Ага! – охотно согласился я.
- Хорошо. У тебя в руках автомат, ты идёшь по лесу, и тут на тебя выскакивает вражеский солдат. Что сделаешь?
- Застрелю его! – воскликнул я, ожидая похвалы, и даже чувствуя отдачу приклада в плечо.
- Убьёшь человека?
- Убью.
- Но ведь это такой же паренёк, как и ты. У него мама есть, которая его любит и ждёт. Братья, сёстры. Он лётчиком мечтал стать. У него в голове – целая вселенная, целый мир.
- Так если я не убью его, то он убьёт меня! – возразил я.
Александр Владимирович глубоко затянулся, посмотрел куда-то поверх каштанов, и сказал:
- Тогда это он будет каждый день вспоминать твоё лицо.
- Саша! – одёрнула его бабушка. – Не пугай мальчика!
- Да, да, - согласился Александр Владимирович, и взъерошил волосы на моей макушке. – Ни к чему это всё тебе. Не пригодится.

Я давно вырос. Моя дочь уже оперирует людей. Страны, где я рос, давно не существует, бабушка и Александр Владимирович умерли.

Мир непоправимо изменился.

Но прочитанные буквари уже не перепишешь.

КОНСТАНТИН РЫБИНСКИЙ