|
Сергей Шаргунов: Аристократ духа. К юбилею Эдуарда Лимонова
Талантливый человек никогда до конца не становится взрослым. Лимонов сохранил в себе в избытке и детское, и юношеское, и поэтому его так любят молодые.
Чем так прекрасен Эдуард Лимонов, полностью не объяснишь словами. И даже в том, что с ним связано столько невыразимого – его особая сила.
Александр Проханов: Революция – это ты
Дорогой Эдуард!
Скорее всего, ты не человек, а сверхскоростной штурмовик, летящий в русском небе. У тебя удлиненный фюзеляж, который кончается заостренным клювом. Твои крылья имеют дельтавидную форму, твой киль напоминает отточенный сверкающими лезвиями плавник. Ты двигаешься в горизонтальном полете, постепенно увеличивая скорость, перед тобой начинают уполняться пространства. В этом плотном сгустке копятся твои войны, твои восстания, любовные приключения, твои утехи и трагедии, твои казематы, твои раны, твои восторги, твои мечтания. Когда этот сгусток становится плотным как металл, ты увеличиваешь скорость, приближаясь к звуковому барьеру, и протыкаешь его. И тогда по твоим фюзеляжу и крыльям прокатывается конвульсия страшным ударом, от которого на земле лопаются стекла, расщепляются деревья и слетает крыша. Так рождается твоя очередная книга. Она удаляется от тебя, и ты теряешь к ней интерес. И снова горизонтальный полет, медленное увеличение скорости и возникновение сверхплотного сгустка, в котором копятся очередные твои странствия, победы и трагедии. По тебе стреляют зенитки, твой фюзеляж и твои плоскости набиты осколками, но когда прожектора противника скрещиваются на тебе, и ты летишь в небесах в белом пятне, весь сверкаешь как радуга, и напоминаешь огромную рыбу, плывущую в небесах над Россией. Твари, которые возглавили Болотную площадь, оскорбили тебя и обманули, и ты говоришь, что они украли у тебя революцию, но это невозможно, потому что революция – это ты сам. Я знаю, что когда-нибудь, лет через двадцать, мы пойдем с тобой на тихую Триумфальную площадь, сядем на каменном подножье великого памятника, выкурим две тонкие дамские сигаретки, и обсудим литературную ситуацию, которая сложилась в России и в мире в середине XXI века.
Твой Проханов.
Лимоновский талант оглушительно аукнулся во множестве постсоветских русских мальчиков. Может быть, потому что для них неразрывны Родина и свобода.
Целое поколение вышло из его солдатской шинели. Да, он – отец целого поколения одиночек.
Он может написать в своем ЖЖ «Мой ультематум», и, несмотря на грамматическую ошибку, его текст будет политически значительнее манифестов всех нынешних партий и художественнее большей части современной прозы.
Лимонов осмелился быть самим собой.
Смелость, недосягаемая для большинства даже хороших писателей.
Раз за разом он не боится один идти против «привычного» – как писатель, как мыслитель, как деятель – и каждый раз побеждает, завоевывает самых чутких и одаренных.
Он бежал всего скучного и банального. Аристократ духа, он не терялся, попадая на любую почву, и почва его поддерживала (хотя оставался верен русской почве). Он легко и свободно чувствовал себя в любой обстановке – на рабочей окраине Харькова, в богемных кружках советской Москвы, в Нью-Йорке и Париже, в воюющей Сербии, в окопах Приднестровья, на баррикадах, в тюрьме, на светских раутах – потому что никогда не был привязан к вещам.
Кстати, неприязненное отношение к Лимонову – безошибочный индикатор мещанства и мертвости. И в политике, и в литературе.
У него природный талант: точность и цельность найденных слов, образов, ритма. Он пишет быстро и набело, и выдает прозу без воды, чистый спирт. Эта проза захватывает, как стихия. Достаточно перечитать сборники рассказов – «Обыкновенные эксцессы», «Американские каникулы», «Коньяк Наполеон».
Как большой писатель он трагичен и задает главные вопросы. В откровенности его прозы есть таинственное мужество сакральных текстов. «Купила новую книгу Лимонова, и потом долго не могла ничего читать. Все казалось ненастоящим. Так всегда после него», - призналась мне обычная тетка-бухгалтерша, и я подумал: «Как метко!».
Лимоновский острый интерес к себе – на самом деле интерес к мирозданию. Мнимый его нарциссизм – отчаянное утверждение всего рода людского и самой жизни наперекор абсурду распада. В его демонстративном самовозвеличивании всегда есть что-то от самоуничижения. Лимонов победно, ярче всего повествует о предательствах женщин и товарищей, об обидах, переживаниях, о проигрышах и провалах.
Как-то, помню, он стоял возле здания, где судили его молодых друзей, было ветрено, серо, подскочила журналистка с камерой, и протрещала:
- Представьтесь, пожалуйста…
- Я никто и звать меня никак… - с насмешливой горечью прошелестел он на ветру.
Есть такой лозунг у его сторонников: «Наше имя – Эдуард Лимонов!». Под этим лозунгом шли в тюрьмы. Помню, эти слова безостановочно кричал на все кафе, восстав над столиком, опьяневший писатель Роман Сенчин. Эти слова присылал мне эсэмэской журналист Олег Кашин. Это не обезличивающая сектантская мантра, а, наоборот, пароль индивидуализма, за которым – страдание, страсть, совесть и обязательно талант.
А еще Эдуард Лимонов - одно из легендарных имен России.
Ссылка: http://svpressa.ru/culture/article/64688/
http://svpressa.ru/culture/article/64689/
Фото: ИТАР-ТАСС/ Trend/ Сергей Коньяков
|
