ГОСТЬ: - Были ли у вас соблазны двинуться в политику и ввязаться в игру под названием "политический рынок"?
Д.О.: - Нет. Такой соблазн мог бы возникнуть, живи я в 1917-м или в 1989-м, но только не сейчас. Политик в современной России должен соответствовать жесткому социальному стандарту, быть неотличимым от всех самых общих мест, иначе он не политик, а клоун, политолог или литератор. Это неизбежное следствие демократии, я полагаю.
ГОСТЬ 11: Вы уже подвели свои итоги нулевого десятилетия? Каковы они на ваш взгляд?
Д.О.: - Почему это десятилетие было плохим – и так очевидно, об этом много сказано и написано. А вот в чем оно было хорошим, помимо того, что у людей стало больше денег, - это интересный вопрос.
Я бы назвал одну вещь, в каком-то смысле оправдывающую 2000-е. Дело в том, что в эти годы в России власть впервые полностью отдала людям выбор между добром и злом. Во все времена, и даже в 90-е, государство в России имело какие-то моральные амбиции, неважно, как мы к ним относимся. Оно претендовало на то, чтобы куда-то других вести и что-то за других решать. И вот, впервые люди остались наедине со своими проблемами. Они могут делать что угодно, и никому нет до этого особого дела. Вы можете пойти в монастырь, а можете – в гламур, можете любить, а можете ненавидеть, можете зарабатывать деньги, а можете лежать в канаве, и никакие цари с политруками, как и любые другие высшие авторитеты - больше над вами не властны. Конечно, эту ситуацию есть за что критиковать. Но я вижу в ней большой метафизический смысл. Я думаю, что она в чем-то человеку полезна.
ГОСТЬ: - В названии книги «Когда все кончится» вы намекаете на нефть или терпение людей? Хотели бы вы написать роман и какую бы тему взяли?
Д.О.: - Название книжки можно понимать как угодно, тем оно и прекрасно.
Роман – да, несомненно. А его тема – наверное, поведение человека перед лицом катастрофы, причем катастрофы одновременно во всем – будь то жизнь общественная, профессиональная, личная, а также, прости Господи за это слово, духовная.
ГОСТЬ: - Вы говорили, что Эдуард Лимонов вызывает у вас восхищение, а чем от так зацепил? поддерживаете ли вы его деятельность и акции, которые он проводит сейчас? Можно ли в современной России реанимировать НБП и нужна ли она молодежи? Спасибо.
Д.О.: - Эдуард Лимонов – восхитительный писатель и выдающийся человек, почти такой же герой русских 2000-х, каким был для советских 1930-х Лев Троцкий, и я горд, что являюсь его современником. Его деятельность и акции я не поддерживаю, потому что считаю, что от гипотетического падения нынешней власти жизнь в России станет не лучше, а еще гораздо хуже. Молодежи, я думаю, активность в лимоновском духе нужна – если мы говорим о самой лучшей молодежи, конечно. Остальным достаточно и кинофильма «Аватар» с синими человечками.
ГОСТЬ: - Как у нас сейчас с инакомыслием в стране, со свободой слова? Не кажется ли вам, что власть с оппозицией разговаривает исключительно на языке близкой к репрессиям, сооружается полицейское государство, возвращается СССР в каких-то странных формах?
Д.О.: - Нет. К СССР происходящее не имеет ни малейшего отношения, скорее уж, к будням Латинской Америки 20 века, какой-нибудь Мексики или Аргентины. Полицейское государство тоже если и существует, то в крайне умеренных, по меркам русской истории, формах. Вообще, я думаю, что у нас сейчас очень много свободы, и эту ситуацию нужно ценить. Нет только свободы прямо влиять на политику, но, если прочесть стихотворение Пушкина «Из Пиндемонти», то там прямо указано его отношение к такого рода проблемам. И мне кажется, что Пушкин был прав.
ГОСТЬ: - Вы писали в своем блоге: "Советский двадцатый век, который начался как грандиозная трагическая ошибка и закончился как тягостный липкий бред с дымящими трубами, бетонными коробками и пьяными гопниками, должен быть закрыт". Неужели вы, на самом деле, так воспринимаете советское прошлое? Это полный провал, темная беспросветная яма или этот исторический урок нам для чего-то был нужен?
Д.О.: - Советская история имела два лица. Одно: утопическое, мечтательное. За ним чувствовался всемирный замах русских интеллигентов и сектантов, да и просто та смутная надежда на преображение жизни, которая, по-моему, эту жизнь украшает. Это было в 1920-е, это снова проглядывало в начале 1960-х и в конце 1980-х, перед самым концом. И эту часть советского я нежно люблю и ценю.
Остальное – и главное – это кровавое и неуклонное движение бывшей крестьянской общины к европейскому материальному комфорту. Я готов согласиться с тем, что это движение обосновано, но мне оно неинтересно. И я не думаю, что этически та цена, которая была за него заплачена, – может быть чем-то оправдана.
БОЛТ: - Меньше надо употреблять иностранных, непонятных обывателю слов, вместо либерализации говорить здравый смысл, вместо демократии - ответственность, вы согласны, Дмитрий?
Д.О.: - Не согласен. История русского языка такова, что бесконечные заимствования всегда становились здесь родными, а то даже и задушевными выражениями. Кроме того, либерализм и демократия существуют в русском языке не первые сто лет, и если они непонятны обывателю – то обывателю для разнообразия стоит прочесть какую-нибудь книжку.
ГОСТЬ: - Ваше отношение к либерализму осталось прежним со времени памфлета "Как я стал черносотенцем"? Вообще прививаются ли либеральные ценности на нашей почве?
Д.О.: - Отношение к либерализму у меня было и остается хорошим, но конкретные выразители этой идеологии – очень часто пошлые, скучные и агрессивные люди. Если бы не они, эти ценности прививались бы гораздо лучше.
СЕМЕН СЕМЕНЫЧ: - Дмитрий, как вы думаете, почему у нас сейчас стало можно говорить о модернизации и имеет ли она перспективы в России? Спасибо.
Д.О.: - О модернизации стали говорить потому, что кризис обнаружил нефтяную уязвимость страны. Цены упали – все поплыло. Стало быть, надо что-то менять. Но изменения невозможны, пока существует многомиллионный класс «активных людей», которые не производят ничего, кроме собственного «успеха» - правда, теперь он приходит к ним скорее через госслужбу, нежели через частный бизнес или обычный бандитизм. Если бы их куда-нибудь сдуло – Россию можно было бы сделать замечательной страной.
ЕВГЕНИЙ: - Сочетание левых, либеральных, консервативно-патриотических идей в ваших взглядах - это игра, неискренность, стремление к провокативности или поиск? Может ли патриот быть либералом, разве это не соединение несоединимого?
Д.О.: - Вообще-то в Америке, например, всякий патриот – либерал, а либерал – патриот, и это в порядке вещей. К провокативности интересно стремиться в 20 с небольшим, позже это уже неинтересно. Просто мне кажется, что происходящее не укладывается в какую-то одну, строгую систему взглядов. Если, конечно, не считать таковой христианство, но христианство - это не «взгляды», и от политики оно находится на счастливом отдалении.
АРХАНГЕЛОГОРОДЕЦ: - Из Вашего интервью Захару Прилепину: «Какая идеология на твой взгляд наиболее актуальна для современной России?
- Тут все просто: нам нужно полное замирение русского и человеческого». Можно раскрыть этот ответ?
Д.О.: - Это значит, что есть два зла, одинаково неприятных. Национализм, утверждающий «русское» как нечто противоположное «нерусскому». И агрессивная страсть к загранице, которая, напротив, прославляет любое «нерусское» как альтернативу кровавому медведю, размахивающему балалайкой и портретом Сталина. Мне бы хотелось, чтобы на смену войне между этими двумя направлениями пришло понимание России как части большого христианского мира, европейского мира.
ГОСТЬ: - Есть ли у России как единого государства перспективы? На ваши взгляд, каков у нее еще запас прочности?
Д.О.: - Мне кажется, что все довольно печально. Я не верю в перспективы России как самостоятельного государства. Единственным спасением могла бы стать полная интеграция в западный мир, оформленная как восстановление монархии. Но рассчитывать на это наивно.
ВАСИЛИЙ ШИРЯЕВ: - Дмитрий, как жить? Спасибо.
Д.О.: - Вы знаете, у меня есть только один ответ на этот весьма актуальный для меня вопрос. И это довольно известная история: в 40-е, в момент ждановских выступлений, Зощенко встретил в Ленинграде Ахматову.
– Что же делать, Анна Андреевна? – спросил он, имея в виду их общие неприятности.
– Терпеть, Мишенька, терпеть, - сказала Ахматова.
При этом она еще не знала о том, что происходит. Просто – вот так, и никак иначе.
ГОСТЬ: - Возможны ли сейчас в России "черносотенцы" и ваше мнение о фильме "Россия-88"? Каждый русский в глубине души - фашист, как это считает режиссер фильма?
Д.О.: - Фильма не видел, «фашизм» в классическом виде в России невозможен. Но – достаточно агрессивный национализм, люмпенский или, как говорили в СССР, «мелкобуржуазный», - возможен, конечно. Он и существует, просто не так силен, как на окраинах бывшей империи. Не так силен он, кстати, именно в силу замечательных свойств души русского человека.
ГОСТЬ: - Дмитрий, что Вы думаете о роли профсоюза в обществе? Эта система будет работать?
Д.О.: - К сожалению, совершенно не разбираюсь в профсоюзном вопросе.
|