Как четверть века назад эта прогрессивная публика делала выверт реальности, бесконечно лгала, как академик Сахаров, не ради лжи, а ради выстраивания системы подмен. Так и сейчас.

Разговор начинается с упоминания великого времени «глашатаев перестройки», их романтических грезах и незнании народа. По мнению Алексиевич, проблема в том, что перестройка была начата без программы, были лишь только благие пожелания (теперь приведшие, по всей видимости, в «путинский ад»). Как считает писательница, вовсе не эти «благие пожелание» привели к «огромной крови», а преждевременность социализма.

Для новой подмены выискиваются болевые точки, как российско-украинские отношения и через эту боль проводятся подменные вирусные идеи. Тут даже вопрос не плоскости «братья — не братья», ушли уже дальше. Оказывается, на Украине «всегда была нелюбовь. Она была на всех уровнях». Всегда! Нелюбовь, естественно, к России. Тут и воспоминания о бабушке и отце к месту. Бабушка-украинка не любила «отца-москаля». Кстати, этот папа-москаль «недавно умер, ему было уже под 90 лет, и он просил, чтобы партбилет положили в гроб». Чтобы показать чистоту подменного эксперимента, необходимо не считаться ни с чем, даже близкими — так достигается беспристрастность, а через нее доверие.

Причины нелюбви украинцев к русским проявились, конечно же, сейчас через Майдан. Качество самого народа разное. В России «совершенно не ждали демократии», на Украине — горящие глаза людей и «наступил сейчас час самоидентификации». Самоидентификация, само собой, через нескрываемую нелюбовь к России. Украина свободна, под защитой западных демократий — чего теперь эту нелюбовь бояться и скрывать?..

Любопытна и методика реабилитации бандеровцев, которая показана в интервью. Интервьюер спрашивает: «В одном из интервью вы сказали, что бандеровцы вас спасли от смерти». В ответе же нет никаких бандеровцев, а просто Западная Украина, где служил отец Алексиевич, который попросил у настоятельницы монастыря молока для больной дочери. Так совершенно некогерентные понятия, как бандеровцы и монашенка, сливаются воедино только на том основании, что речь шла об Ивано-Франковске. Алексиевич вовсе не поправляет вопрос, а, наоборот, подчеркивает тождество.

Самая, мягко говоря, омерзительная фраза в интервью касается белорусов: «Мы маленькая нация, которую всегда русские уничтожали». Манипулятор ее бросает автоматически, походя. Не аргументирует, не развивает свою мысль, но она западает в сознание и для кого-то, вполне возможно через некоторое время станет аксиомой. Вброшена эта фраза в продолжение мысли об исконной нелюбви украинцев к русским. Расчет здесь на то, что пущенный вирус, многократно повторенный, также вызовет нелюбовь белорусов к русским, и об этом можно будет говорить, как о реальном факте.

Проблема России, по мысли Алексиевич, в том, что ее культура «склонна к сверхидеям». Ей хочется величия, и Путин это дает, поэтому и 86 процентов за него. Свою роль в этой «симфонии» играет и церковь.

Причем роль церкви в якобы обслуживании власти Алексиевич подчеркивает дважды. «Опять подключается церковь…» — она проговаривает, когда рассуждает о сверхидее. И также замечает: «церковь участвует», когда произносит безапелляционное суждение о том, что Путин «прокинул людей в такое варварство, такую архаику, средневековье» и это надолго.

Делает она это для того, чтобы в третий раз упомянуть церковь и сказать, что «это не наша церковь. Церкви нет». По ее мнению, это «один из институтов власти». Помните шестую статью Конституции СССР о руководящей роли КПСС, с которой все «глашатаи перестройки» боролись. Алексиевич мыслит ровно также как и четверть века назад, по другому попросту не может. Если нет КПСС — ее надо придумать. Почему на ее роль не подвязать Русскую Православную Церковь? Через ложное сопоставление выстраивается очередная подмена. К слову, эта подмена из разряда смешения СССР с гитлеровской Германией. Схема для манипулятора крайне продуктивна, потому, как правило, в эпоху потребления воспринимающий не готов анализировать, он хватается за подброшенную мысль, как за ярко упакованный продукт в супермаркете, по которому он катит тележку. Воспринимающему попросту нет времени остановиться и посмотреть хотя бы срок годности, как и осознать — нужен ли этот продукт вообще, не сплошной ли это канцероген.

Об уровне познаний Алексиевич о церкви можно судить из ее реплики разряда «везде есть хорошие люди». Писатель-правдоруб заявляет опять же неопределенное: «есть какие-то прекрасные люди, священники, но им тоже тяжело». Показательно, что она не допускает больших и пространных рассуждений. А говорит расхожими формулами, вирусными сентенциями, вроде «Волга впадает в Каспийское море». Реципиент воспринимает их схожими, а значит, само собой разумеющимися. Церкви нет, но есть какие-то страдающие прекрасные священники. В России нет правильного, взыскующего демократии народа и 86 процентов за Путина — это не обольщение, а суть этого самого народа. Эти 86 процентов — «коллективный Путин», который, по Алексиевич, променял свободу на водку. Променять было не сложно — не было «опыта свободы».

Ну и в заключение своих рассуждений писательница достает из арсенала тяжелую артиллерию, от которой все должны содрогнуться — прийти в ужас. Сталин, Сталин, жуткий Сталин — призрак России, от которого она никак не может избавиться, а все время бродит по кругу. И сейчас в стране — время реинкарнации Сталина. Почему? А потому что его все меньше проклинают, постепенно формируется трезвый взгляд на историю и вот «уже пять его музеев по России. Сейчас будут обсуждать памятник Дзержинскому — вернуть или нет на Лубянку». Для манипулятора система подмен, выстраиваемая им прежде, является единственной и безусловной реальностью. Он не может допустить и принять, что миражный туман вывернутых схем начинает рассеиваться, и люди станут воспринимать реальность несколько иначе, чем это диктует манипулятор.

Не стоит упрекать ее в нелюбви к России, к народу. Здесь другое — манипулятор настолько плотно повязан своими выстраиваемыми схемами, что реальность, живую жизнь он уже не может адекватно воспринимать. Из нее он вычленяет лишь то, что можно подверстать под ту или иную его схему. Таковы, собственно, произведения Алексиевич, взять, хотя бы, «Время секонд-хэнд», которое было в финале самых престижных российских литературных премий и никакое отсутствие опыта свободы не заставило его оттуда изгнать. Эта ее книга также образец тоннельного мышления. В этот тоннель автор силится поместить, подогнать под него все, что возможно.

Манипулятор сам не свободен, он жертва инерции, а потому становится банальным органчиком, транслирующим одно и тоже в разных изводах. На все это можно было бы и махнуть рукой, если бы эта трансляция не носила крайне деструктивный характер. Поэтому необходимо вырабатывать иммунитет.

Не стоит разочаровывать «выдающуюся» писательницу, надо соответствовать: лично я завтра надену красную толстовку с изображением товарища Сталина, включу в наушниках трек рэпера Рича «Портрет Сталина» на стихи Захара Прилепина и прокачусь на красном велосипеде. Для полноты лубочной картины надо бы рюкзак бутылками «Путинки» забить, а то Светлане Алексиевич не докажешь русской тяги к несвободе, которая коррелируется с жаждой сверхидей.

Андрей РУДАЛЁВ

"Свободная пресса"