Как только я подрос, меня стали брать с собой в лес. Бабушка - по грибы-ягоды, дедушка - проверять сети вверх по Шельмуше.

Тихо-тихо. Горячее красное Солнце только начинает вставать где-то за лесом, золотит верхушки рыжих сосен и малахитовых елей, вода черна и холодна. Я – совсем маленький, наша лодка-долблёнка легко скользит по реке, а длинные изумрудные водоросли хищно тянут свои гладкие гибкие щупальца вслед. Огромные деревья, изгибаясь, нависают над нами, касаясь почти неподвижной туго натянутой черноты, покрытыми лешачиной бородой колючими ветвями. Дед бесшумно погружает весло, сильно, уверенно правит, внимательно высматривает берестяные поплавки сетей. Вот они белеют сквозь желтоватую воду: поддевает веслом, перехватывает, проверяет ячеи, едва видные под водой. Пахнет тиной и рыбой.

- Вот, попалась! – негромко восклицает он, указывая мне.

На глубине серебром мерцает чешуя.

- Давай, вытаскивай, я лодку придержу, - командует дед.

Я принимаю сеть, аккуратно выбираю. Крупный елец бьётся в руках.

- Глуши, глуши его, итить-то лять-то! – ругается дед, эхо носит причудливый матерок над рекой.

Я ударяю рыбину головой о край лодки. Глухой стук. Ещё. И ещё. Наконец, елец прекратил биться, замер. Я осторожно высвобождаю его из капроновой паутины, бросаю под гулкий настил, где в мутной воде чуть шевелят плавниками две щучки и хариус. Знатная будет уха.

Я никогда не боялся леса, кажется, ни разу толком даже не заплутал. Дед и бабушка научили ориентироваться в лесу, мне комфортно одному среди вековых елей, рядом с рекой.

На реке мы с ребятами ловили рыбу, купались; на заливных лугах-наволоках пасли овец, играли в свои детские игры. Конечно, в лесу жили звери: медведи, волки, росомахи, рыси и прочие обитатели, но в те времена люди вели на земле активную деятельность: шумели тракторы и грузовики, ставилось сено, работала пилорама, поэтому звери жили поглубже в лесу. За всё детство я ни разу не видел никого, кроме уток, рябчиков прочей птицы. О волках и медведях я знал только по следам, да из рассказов стариков. Например, мне рассказывали, как мой дед убил волка зимой у себя на повети.

Лес в изобилии делился ягодой: черникой, брусникой, малиной, морошкой, клюквой. Делился грибами: белыми, красноголовиками, маслятами, груздями, подберёзовиками, волнушками. Лес давал дрова, стройматериалы, мох, ароматные берёзовые веники для бани.

У леса силой забирали землю: поля вокруг деревни были вычищены от деревьев , точно так же чистились луга вдоль рек.

Теперь, когда люди покидают Пинежье, лес потихоньку забирает своё назад. Чуть больше двадцати лет понадобилось, чтобы бывшие поля превратились в непроходимые заросли ельника, где и медведь не продерётся, а встретить этого медведя можно запросто на самой околице. Людей в тайге всё меньше, брошенных домов и целых деревень всё больше. Зарастают берега рек, лесные дороги. Я уже с трудом узнаю знакомые с детства места.

История человечества - очень сложная штука. Может быть, когда-нибудь люди вернутся на землю, осознав, что продукцию IT нельзя есть, а ИИ не умеет пахать. Может быть, виртуальный мир с треском лопнет, разлетится пластиковыми осколками, и люди окажутся там, где жили всегда: среди бескрайнего леса и его обитателей.

КОНСТАНТИН РЫБИНСКИЙ